Гельцер Екатерина Васильевна

Уже первое знакомство танцовщика, артиста пантомимы Василия Гельцера с Катенькой Блиновой позволило ему заметить в юной девушке многие достоинства: недурна собой, образованна, умеет держаться в обществе и со вкусом одевается. И хотя Екатерина Ивановна происходила из московского купеческого рода, отец ее любил театр, и может поэтому не противился браку дочери с актером…

Молодая чета обосновалась в старом особняке одного из переулков, выходивших на Рождественский бульвар. Одна за другой появились в семье Гельцеров девочки – Люба, затем Вера. Младшая, Катя, родилась 2 (15) ноября 1876 года и сразу стала отцовской любимицей.

Веселая и жизнерадостная девочка очень любила посещать балетные спектакли и, естественно, пожелала учиться танцу. Постепенно ей удалось привлечь на свою сторону тетушку Веру Федоровну – драматическую актрису, оставившую сцену после того, как вышла замуж за князя Голицына. Она смеялась, слушая племянницу. И однажды сказала брату: «Почему бы тебе, Василий, все же не рискнуть? Катя так увлечена балетом… Не суди строго ее фигурку, все может измениться. А девочка музыкальна, искренна, темпераментна…»

Так решилась Катина судьба. Летом 1886 года Василий Федорович Гельцер подал прошение о приеме дочери в Театральное училище.

Его опасения поначалу оправдались: учителям она доставляла немало хлопот. Размеренная жизнь, ежедневные занятия в классе у станка казались Катюше нестерпимыми. Очень скоро она разлюбила танцы, разочаровалась в школе и твердо решила, что будет драматической актрисой.

Как ни странно, через два года Катюша Гельцер сделала поразительные успехи в обучении. На выпускном экзамене весной 1894-го ей поставили «пять» с плюсом. Награду – книгу Пушкина – Катя торжественно вручила отцу. «Хотя ты и не верил в меня, но научил за эти годы многому», – призналась она.

Юная Гельцер пришла на сцену Большого театра в убеждении, что виртуозный классический танец – главное выразительное средство балета. Ей нравились головокружительные пируэты, смелые прыжки и трудные комбинации на пуантах, тем более что благодаря своим природным способностям она сравнительно легко овладела этими премудростями. Критики сразу отметили ее «восхитительную внешность, изящество и грацию». Впрочем, не только критики…

Как-то еще в 1893 году Василий Федорович пригласил в гости высокого, стройного юношу с красивым интеллигентным лицом. Это был Василий Тихомиров, двумя годами ранее окончивший Московское театральное училище. Среди прочего беседовали и о том, что беспокоило этого артиста. Первый театральный сезон, несмотря на то, что Тихомиров сделался любимцем публики, не принес ему удовлетворения. Эрудированный молодой человек, прекрасно знающий французский и немецкий, почти без затруднений говоривший на английском и итальянском, даже подумывал оставить балет. Музыкант, отлично владеющий скрипкой и фортепиано, он мечтал стать скрипачом.

Возмущенный Гельцер уговорил его не покидать сцену. А потом, чуть смущаясь, вдруг заговорил с Тихомировым о своей дочери. Так вышло, что уроки педагога Мендеса развили ее технику, но породили и профессиональные недостатки. «Руки?» – понимающе спросил Тихомиров. – «Да, маловыразительная линия рук и корпус – негнущийся… Вы не согласились бы позаниматься с Катей?»

Через неделю состоялось первое занятие. Катя вернулась домой взволнованная и очарованная Тихомировым. Отныне они проводили вместе многие часы. Спокойный, уравновешенный Василий Дмитриевич внушал девушке доверие, и она охотно приняла его дружбу.

А уже после окончания училища отец настоял, чтобы Катя поехала в Петербург. Гельцер знал: там, в Мариинском, педагог Иогансон и балетмейстер Петипа сумеют смягчить резкость ее исполнения, придадут рукам балерины большую выразительность. Тем более что знаменитый француз уже видел ее на московской сцене – в своей «Спящей красавице», в роли Белой кошечки. Вечером после спектакля Мариус Иванович сказал Кате: «Ты маленькая пантера, а надо быть кошечкой…»

В Петербурге Катя увидела Одетту-Одиллию в исполнении Пьерины Леньяни. Любые сложности хореографии итальянская балерина преодолевала будто шутя. А ее тридцать два фуэте! По требованию зрительного зала она легко повторила их! Единственное, что не нравилось, – некоторый налет циркачества у итальянки. Стало досадно, что ради эффекта принесена в жертву одухотворенность танца. И все-таки, наблюдая за Леньяни на занятиях, Катюша многому у нее научилась. Петипа, в свою очередь, внимательно следил за успехами москвички, поручая ей новые и новые партии.

Все это время она стремилась домой, к отцу (мама жила вместе с ней в Петербурге). Ведь в родном доме всегда можно было узнать последние театральные новости, поговорить о художественной выставке, найти на полках домашней библиотеки книгу почти по любому вопросу искусства. Сюда приходили молодой Станиславский, начинавший новое театральное дело, Садовские из Малого, юная Турчанинова и Комиссаржевская. И бывал он – Василий Тихомиров…

На сцене он проявил себя идеальным партнером. Вместе они танцевали ведущие партии в «Спящей красавице», «Саламбо», «Дон-Кихоте», «Коньке-Горбунке», «Корсаре». Один из критиков даже восхищался тем, как «спелись» эти артисты – признанные любимцы публики. Гельцер и Тихомиров оказались не только единомышленниками в искусстве: не встретив возражений родителей, они стали мужем и женой.

В 1910-м Василия Федоровича Гельцера не стало. То было, пожалуй, самое большое горе в ее жизни. Однажды Катя сказала мужу, что, если бы не ее жизнелюбие, она не смогла бы танцевать на московской сцене, где все напоминало отца…

В 1912 году Гельцер попробовала свои силы на педагогическом поприще. Казалось – да так оно и было – ей есть чему научить будущих танцовщиц. И она взялась вести в училище второй класс девочек. Ученицы обожали Екатерину Васильевну, восхищались ею и… боялись ее. Нетерпеливая учительница требовала, чтобы девочки с первого же объяснения схватывали очередность движений и воспроизводили их безошибочно. А они еще не умели делать все быстро и хорошо. Гельцер сердилась… Беспокойная, нетерпеливая, иногда резкая Екатерина Васильевна взялась явно не за свое дело. Она скоро сама это поняла и навсегда отказалась от педагогической деятельности.

В послереволюционные годы Екатерине Васильевне приходилось много танцевать, нести основной балетный репертуар. Иногда она удивлялась самой себе: как можно выйти на сцену при температуре шесть градусов, да еще при пронизывающих сквозняках? От обнаженных плеч танцовщиц поднимался пар, а зрители, чтобы согреться, топали ногами об пол. Зато аплодировали неистово…

В трудные 20-30-е годы ХХ века Гельцер и Тихомиров много ездили по стране с гастролями. Газеты тех лет позволяют проследить их путь. Например, только в 1923 году они побывали в Екатеринбурге, Омске, Иркутске, Красноярске, Харбине и Владивостоке.

Вообще Екатерина Васильевна объездила несчетное число городов, и не только в России. Хорошо знала Францию и была там не менее двадцати раз. В 1931 году в Берлине она встретилась с Альбертом Эйнштейном, который пригласил ее в гости. Накануне условленного дня балерина купила в книжном магазине «Теорию относительности» и весь вечер провела за чтением. И – к ее великому огорчению – мало что поняла… Привыкшая к откровенности, она смущенно призналась в этом хозяину. Великий ученый рассмеялся: «А вам и не надо извиняться. Меня даже студенты-физики не сразу понимают…»

Она обожала живопись и еще с детских лет собирала репродукции с картин русских и европейских мастеров. Когда стала ведущей балериной, увлеклась более серьезным коллекционированием: могла похвалиться полотнами Репина, Сурикова, Врубеля, Серова… Левитан и Коровин с удовольствием дарили ей свои работы.

Ее долголетняя дружба с Тихомировым выдержала все жизненные испытания. Хотя они все-таки расстались и у Василия Дмитриевича образовалась новая семья, для Гельцер стало естественным ежедневно звонить ему по телефону, а то и навещать приболевшего друга. Когда в 1956 году его не стало, восьмидесятилетняя Екатерина Васильевна попросила прочитать на гражданской панихиде в Большом театре ее записку:

«Спасибо тебе за все, мой дорогой и любимый друг. За нашу огромную работу, за твои классы, за терпимость и терпенье со мной в работе и за твою любовь к людям и желанье, чтобы им было хорошо. Кланяюсь тебе до земли. Катя Гельцер».

Покинув сцену еще в 1935 году, Екатерина Васильевна никогда не порывала с искусством балета. Она была почетным членом художественного совета Большого театра и неизменной участницей госэкзаменов хореографического училища. В шестьдесят пять лет танцевала «Полонез» и «Мазурку»! И с таким совершенством, так эмоционально, что зрители неизменно просили повторить номер.

«Балет – это искусство вечной молодости. Я – единственное исключение», – признавалась балерина.

…Был на исходе 1962 год. Стоял холодный ноябрь. Екатерине Васильевне исполнилось восемьдесят пять. Практически ослепшая, она уже не выходила из дома. Ее поздравили делегации от всех ведущих столичных театров. И конечно, из Большого. Квартира балерины была похожа на выставку цветов в Манеже, куда она когда-то любила ходить с отцом. Поздравляли, читали адреса, вспоминали прошлое…

12 декабря Гельцер почувствовала себя неважно. Последние слова балерины были о ее любимом искусстве, которому она никогда не изменяла…

Период, когда она царила на сцене, балетоманы окрестили «эпохой Гельцер». Лучше, пожалуй, не скажешь.