Будберг Мария Игнатьевна

Как и у знаменитой миледи Винтер, созданной богатым воображением Александра Дюма, у женщины по прозвищу Мура было множество лиц и фамилий: Будберг, Закревская, Унгер-Штернберг… Дочь крупного помещика из Полтавы, окончившая Институт благородных девиц, девушка часто приезжала в Лондон к своему брату Платону Закревскому, работавшему в русском посольстве.

В 1910 году восемнадцатилетней она вышла замуж за графа Ивана Александровича Бенкендорфа, придворного Николая II. Вместе с мужем, подающим надежды дипломатом, много путешествовала и даже некоторое время работала в русском посольстве за границей.

Первенец Бенкендорфов родился в Германии; спустя несколько лет, уже в Петербурге, на свет появилась и дочь. Но молодая мать не могла усидеть дома: пройдя ускоренные курсы сестер милосердия, начала работать в военном госпитале – шла Первая мировая…

Летом 1917 года вся семья выехала в Ревель (ныне – Таллин), в имение Ивана Александровича, но осенью никто из местной знати не решался вернуться в Петербург. Никто, кроме Марии. Муж умолял ее не уезжать, но никому в жизни не удавалось заставить ее отказаться от принятого решения. Пока Мария Игнатьевна находилась в Петербурге, из Ревеля пришло ужасное известие: деревенские мужики зверски убили Бенкендорфа и сожгли дом. Гувернантке с детьми чудом удалось бежать и укрыться у соседей.

В Петербурге у молодой вдовы начался роман с Робертом Брюсом Локкартом – специальным английским агентом в России, с которым Мария Игнатьевна была знакома еще по Лондону. К нему она и переехала после гибели мужа. В своем дневнике педантичный британец давал ей такую характеристику:

«Русейшая из русских, к мелочам жизни она относится с пренебрежением и стойкостью, которая есть доказательство полного отсутствия всякого страха. Ее жизнеспособность невероятна и заражает всех, с кем она общается. Жизненная философия сделала ее хозяйкой своей собственной судьбы. Она была аристократкой. Она могла бы быть и коммунисткой. Она никогда не могла быть мещанкой. Я вижу в ней женщину большого очарования».

Закревская и Локкарт переехали в Москву, по которой уже ползли слухи о высылке иностранных наблюдателей. Однажды ночью к Локкарту ворвались чекисты, обыскали квартиру и арестовали влюбленную пару. Роберту Брюсу предъявили обвинение в организации заговора против Советской власти, а Муре – в «сожительстве с иностранным шпионом».

То, что произошло в дальнейшем, казалось чудом: оба вскоре вышли на свободу. Ходили упорные слухи об особых отношениях Муры с латышским чекистом Петерсом, соратником и заместителем Дзержинского.

Как бы то ни было, целый и невредимый Локкарт был выслан из России. Мария вновь осталась без крыши над головой…

Мария Игнатьевна на своем веку очаровала не одного мужчину. Она обладала некой притягательной силой, привлекшей к ней в свое время Ницше, Рильке, Фрейда… Не устоял и знавший толк в женщинах писатель Герберт Уэллс, с которым Мура прожила около тринадцати лет, но закрепить эти отношения законным браком не захотела.

Похоже, писателей она просто коллекционировала. По рекомендации Корнея Чуковского Мария Игнатьевна устроилась в издательство «Всемирная литература», руководил которым Максим Горький, и стала для него не только необходимым секретарем и помощником в работе, но и незаменимой женщиной.

По утрам она прочитывала письма, получаемые Горьким, наводила порядок в его рукописях, печатала на машинке, переводила нужные ему иностранные тексты, внимательно выслушивала его рассуждения… Какой творец не мечтает о такой женщине?

Как известно, роман «Жизнь Клима Самгина» (над этой масштабной книгой, ставшей, по сути, итоговой в его творчестве, Горький работал последние девять лет своей жизни) писатель посвятил ей.

Герберт Уэллс, Максим Горький и Мария Закревская

В двадцатые годы Мура вышла замуж за барона Николая Будберга, не порывая связи ни с Локкартом, ни с Горьким. Впрочем, сам барон, гуляка и бездельник, дорог ей не был. Да и она барону: он отправился в свадебное путешествие… в одиночку куда-то в Латинскую Америку, да так и не вернулся. Говорил, что брак был фиктивным: в обмен на деньги барон предоставил ей титул и эстонский паспорт. Пообщавшись со своими детьми, она отправила их в Англию, а сама уехала к Горькому в Сорренто, где вновь заняла место хозяйки дома.

«Она не писала книг, подобно Ахматовой. Не творила революцию, подобно Крупской. Не открывала радий, подобно Кюри. Не взлетела в космос, подобно Терешковой, – пишет Лариса Васильева. – Она была возлюбленной или гражданской женой нескольких знаменитых мужчин ХХ века».

«Она любила мужчин, – подтверждает Нина Берберова, ее подруга и биограф, – не только своих знаменитых любовников, но вообще мужчин и не скрывала этого, хоть и понимала, что эта правда коробит и раздражает женщин и возбуждает смущение мужчин. Она пользовалась сексом, она искала новизны и знала, где найти ее, и мужчины это знали, чувствовали это в ней и пользовались этим, влюблялись в нее страстно и преданно.

Ее увлечения не были изувечены ни нравственными соображениями, ни притворным целомудрием, ни бытовыми табу. Секс шел к ней естественно, и в сексе ей не нужно было ни учиться, ни копировать, ни притворяться».

Мура была рядом с Уэллсом до последних дней его жизни. Она помогала ему во всех делах, от руководства ПЕН-клубом до приема гостей, но главное – создавала атмосферу радости и уюта, в которой можно было укрыться от любых невзгод.

Даже подозрительные немцы не смогли уличить ее в международном шпионаже. Все-таки они пришли к выводу, что Закревская являлась агентом ЧК. Только слово «агент», как говорят историки, слишком высоко для определения секретной деятельности Марии Игнатьевны: она была осведомителем у чекистов.

Перед самой смертью Алексея Максимовича оставили примерно на полчаса наедине с Мурой, вызванной из-за границы для прощания с ним. Через двадцать минут после ее ухода писателя не стало. На ночном столике основоположника литературы соцреализма стоял стакан с недопитой водой, куда-то сразу исчезнувший…

Впрочем, были и другие версии его уничтожения. Свидетели сохранили и даже опубликовали рассказ профессора Плетнева (он вместе с другими докторами лечил Горького), повествующий о некоей красивой бонбоньерке.

«Я и сейчас ее хорошо помню. Она стояла на ночном столике у кровати Горького, который любил угощать своих посетителей. На этот раз он щедро одарил конфетами двух санитаров, которые при нем работали, и сам он съел несколько конфет. Через час у всех трех начались мучительные желудочные боли; еще через час наступила смерть. Было немедленно произведено вскрытие. Результат? Он соответствовал нашим самым худшим опасениям. Все трое умерли от яда».

Молчание врачей не спасло их от «возмездия». Профессор Плетнев был осужден вместе с другими коллегами в очередном «деле врачей»; правда, смертную казнь ему заменили двадцатью пятью годами заключения в лагере.

Заподозренная многими в убийстве писателя, Мария Игнатьевна (видимо, выполнявшая чью-то высочайшую волю) не стеснялась в дальнейшем получать все иностранные гонорары Горького и хранить у себя часть его архива. Именно благодаря ей этот архив оказался в руках Сталина…

В старости Мария Игнатьевна очень растолстела, говорила басом, невероятно много ела и любила выпить. Старая грузная женщина, страдавшая артритом и передвигавшаяся с помощью толстой трости, говорила по-итальянски с сильным английским акцентом и во время разговоров часто прикладывалась к «флакону» со спиртным.

За два месяца до смерти у баронессы Будберг сгорели рукописи и личный архив, которые она хранила почему-то в автомобильном трейлере, стоявшем около дома. Она спокойно наблюдала за тушением пожара, а когда все благополучно закончилось, вынула из сумки «флакон», отхлебнула из него и спокойно заковыляла домой…

Умерла она в 1974 году во Флоренции, в доме своего сына от первого брака. Он и перевез тело матери в Лондон, где ее отпели в православной церкви.