Комиссаржевская Вера Федоровна

Отцом ее был известный певец Мариинского театра Федор Комиссаржевский. В свое время в Петербурге наделала большого шума история его женитьбы, когда импозантный тенор стал причиной побега из родительского дома полковничьей дочери Марии Шульгиной, которую он обучал пению.

Вслед за дочкой Верочкой, родившейся у молодоженов в октябре 1864 года, на свет появились Надя и Оля. Маленькая Вера, доставлявшая массу хлопот гувернанткам и учителям, всегда мечтала быть мужчиной: доктором или извозчиком, а еще больше – артистом. Она любила слушать, как отец разучивает очередную роль, готовясь к спектаклю. Девочки частенько крутились за кулисами Мариинского театра. В операх Верочку больше всего привлекали мужские партии, властные и сильные характеры…

Детство ее вполне можно назвать радостным и безоблачным, но лишь до определенных пор… Умер дедушка, и мать, Мария Николаевна, получившая наследство, купила небольшое поместье под Вильной – Марьино. Девочек Комиссаржевских отдали в Виленский институт благородных девиц. Отец продолжал петь в Петербурге, гастролировать по другим городам. Результат не замедлил сказаться: популярный артист не на шутку увлекся княжной Курцевич, наследницей древнего литовского рода.

Наезжая в Марьино все реже и реже, он всегда бывал чем-то недоволен: его раздражали беготня детей, задержка с обедом, а то и просто плохая погода… А однажды сестры увидели письмо в руках у заплаканной матери: «Это от папы… Нужно быть мужественными, девочки, отец оставил нас!»

Марьино было продано. Мария Николаевна приняла вину на себя и оплатила все расходы по разводу. Комиссаржевский обосновался в Москве и женился на княжне, и их сын Федор получил законного отца. Марию Николаевну мучила неустроенная судьба дочерей. А Вера… Вера мечтала о замужестве как о выходе из тяжелого положения, в которое попала их брошенная семья. Вскоре подвернулся и жених: светский красавец, художник-дилетант граф Владимир Муравьев при первой же встрече влюбился в дочь знаменитого тенора и вызвал в ней ответное пылкое чувство. Комиссаржевский пытался расстроить их свадьбу, но у него ничего не вышло: в 1883-м влюбленные поженились.

Чуть ли не с первых дней в этой семье начались жестокие размолвки и ссоры.

«Забившись на чердачок пригородной дачи, принуждая себя не слышать тяжелых столкновений… я, бывало, обмирала от страха, – рассказывала впоследствии сестра Веры, Надежда Федоровна. – Мне чудилось, что вот-вот наступит мгновение… и одному из двоих – или ему, или Вере – не станет места на земле…»

Любивший выпить Муравьев частенько скандалил и распускал руки, а в конце концов завел роман с… Надей. Узнав об этом двойном предательстве, Верочка пережила сильнейшее потрясение, покушалась на самоубийство (пыталась отравиться) и месяц провела в психиатрической больнице с диагнозом «острое помешательство». Возвращение к жизни происходило очень медленно. Родные увезли ее в Липецк, где младшая сестра Оля стала для несчастной молодой женщины настоящей сиделкой.

Чтобы дать возможность бывшему мужу жениться на Наде, ожидавшей ребенка, Вере Федоровне пришлось повторить материнскую судьбу и при разводе взять всю вину на себя… Муравьев, узнав о ее благородном поступке, упал перед ней на колени и восклицал: «Разве могу я, узнав тебя, любить кого-нибудь другого!» Но было уже поздно… Кто знает, какое будущее ждало ее, окажись она счастлива в замужестве? Очевидно, в таком случае мир никогда не узнал бы Веры Комиссаржевской. «В актрисы ее посвятило личное страдание», – написал о ней один из первых биографов.

Естественно, брак не принес счастья Надежде Федоровне, и Муравьев вел себя со второй женой точно так же, как и с первой: «…в меня целились из револьвера, меня жгли нагретыми щипцами для волос или, приставляя кинжал к груди, грозили зарезать».

А Вера Федоровна так и не вышла замуж вторично. В 1887-м, во время лечения на водах в Липецке, она познакомилась с Сергеем Ильичем Зилоти – морским офицером, любителем театра и музыки. На правах жениха он привез Верочку в родовое имение Знаменка Тамбовской губернии – дом, полный молодежи, где она сразу стала своей, где бывала с тех самых пор по нескольку раз в год. Правда, женой Сергея Ильича она так и не стала, хотя они остались друзьями. В семействе Зилоти Верочка нашла подругу на всю жизнь – его сестру Марию Ильиничну…

К 1890 году Комиссаржевский расстался и со второй женой, и дочери, Вера и Ольга, переехали к отцу. Долгие зимние вечера Вера проводила с гитарой, напевая цыганские романсы, или помогала Федору Петровичу в работе с учениками. Однажды один из них, Станиславский, на ходу спросил дочь своего педагога: не заменит ли она заболевшую актрису? Спектакль давали в Охотничьем клубе. Шел 1890-й год…

Отец хотел, чтобы Вера стала певицей: ее глубокое, красивое контральто производило сильное впечатление на слушателей. Он доводил ее до слез во время занятий: «Или петь, или реветь!» Но от певческой карьеры пришлось отказаться из-за хронического катара горла.

Как и многие другие актеры, свой профессиональный путь Комиссаржевская начинала в провинции, очень быстро став ведущей исполнительницей ролей романтических героинь. Ей минуло уже двадцать девять лет… После многочисленных гастролей по городам России, в 1896-м, Вера Федоровна поступила «служить» в Александринский театр. По свидетельству ряда современников, даже придирчивая Савина, полновластная хозяйка Александринки, говаривала знакомым: «Пойдите посмотрите эту актрису, это редкая актриса…»

Эта «некрасивая», по определению некоторых биографов женщина (это явно не соответствует действительности, и многочисленные фотографии актрисы это подтверждают) весьма привлекала мужчин, особенно молодых и красивых. Известны ее романы с актером Н. П. Рощиным-Инсаровым, а также с режиссером Александринки Е. П. Карповым.

Даже в самые трудные времена (актриса содержала мать и сестру) Вера Федоровна отказалась стать женой С. С. Татищева – бывшего дипломата, историка и переводчика. Она любила молодого актера Николая Ходотова, в кругу друзей называемого Кокой. «Вы никогда не будете мне чужой, что-то бездонное нежное к Вам срослось с моей душой навеки, и я верю, что Вы чувствуете это…» – писала ему Вера Федоровна.

И подписывалась: «Ваш Свет…» Она была старше Ходотова на четырнадцать лет… Спустя годы последовал их болезненный, тяжелый разрыв. У Николая Николаевича осталось около четырехсот писем актрисы, которые он использовал в сочиняемых им пьесах, где сорокалетние героини страстно любили молодых людей и изъяснялись словами Веры Федоровны…

Комиссаржевская не меньше К. С. Станиславского мечтала об обновлении русской сцены. Ей хотелось создать «театр души», который говорил бы «только о вечном». Денег для этого не было, и актриса отправилась в большое турне по провинции. Играла в Харькове, Ялте, Киеве, Краснодаре, Сибири… Однако даже наличие собственной труппы не позволило осуществить ее мечту. Репертуар – пестрый и неровный, режиссура – слабая, художественный уровень спектаклей – невысокий. А главное, вокруг гениальной актрисы не сложилось достойного ансамбля. Комиссаржевской явно недоставало режиссера, наделенного неординарным талантом и смелостью.

Летом 1906-го Всеволод Мейерхольд без долгих раздумий откликнулся на предложение Веры Федоровны стать главным режиссером ее театра. Хотя с самого начала сомневался, что ему удастся полностью реализовать свои замыслы…

Союз Мейерхольда с Комиссаржевской оказался непрочным и завершился бурным, скандальным разрывом. Слишком уж сильно разнились творческие взгляды режиссера-экспериментатора и лирической актрисы, мечтавшей о театре обнаженных страстей и острых душевных коллизий… «Мейерхольд создал в театре атмосферу, в которой я задыхаюсь все это время и больше не могу», – признавалась актриса. Кроме того, театр вдруг стал убыточным…

Журнал «Театр и искусство» писал: «Г-н Мейерхольд довел театр г-жи Комиссаржевской в буквальном смысле до степени «Балаганчика», где актеры превратились в говорящих кукол и где на наших глазах гибнет своеобычное, задушевное дарование г-жи Комиссаржевской». «…Самой Комиссаржевской в этом театре нечего делать: было бы жаль губить ее талант», – свидетельствовал Андрей Белый. «Я заплатил бы 40 000 за то, чтобы это не показывали публике», – вздыхал Станиславский.

«Путь, ведущий к театру кукол, – это путь, к которому вы шли все время, – объясняла актриса в открытом письме к Мейерхольду. – Я смотрю будущему прямо в глаза и говорю, что по этому пути мы вместе идти не можем, путь этот ваш, но не мой…»

В ответ режиссер, покинувший труппу, поднял шум в прессе.

…Во время гастролей в Нью-Йорке в мае 1908 года американские журналисты назвали Комиссаржевскую одной из великих актрис мира. Кстати, во время этой поездки наглый антрепренер обокрал труппу и присвоил себе почти все деньги, заработанные актерами…

Как личная, так и творческая близость связывала Веру Федоровну с В. Брюсовым. Именно для нее поэт перевел пьесу «Пелеас и Мелизанда» М. Метерлинка, образы которой использованы в его стихотворении «Памяти В. Ф. Комиссаржевской». Именно ей подарил он первый том своих поэтических произведений «Пути и перепутья» с надписью: «Беатрисе робкая дань. Валерий Брюсов. 1907». (Беатриса – персонаж пьесы Метерлинка «Сестра Беатриса», роль которой исполняла Комиссаржевская.) Их переписка в полном объеме до сих пор не опубликована.

В начале февраля 1909-го труппа Комиссаржевской отправилась на гастроли по Сибири и Дальнему Востоку. Утомленная Вера Федоровна жаловалась на боли в ушах. Врач, приглашенный в гостиницу, объявил, что, может быть, придется прибегнуть к трепанации черепа. «Как же я буду играть без черепа?» – шутила больная актриса.

В Ташкенте несколько артистов заболели оспой. Неважно себя чувствовала и сама Вера Федоровна. Перед спектаклем 27 января 1910 года она потеряла сознание. Оспа превратила ее тело в сплошную язву, страдания оказались безмерными.

Вера Федоровна не думала о смерти и, за несколько дней до кончины увидев во сне Чехова, сказала: «Хорошее предзнаменование». Но болезнь осложнилась заболеванием почек, и актриса скончалась от паралича сердца в возрасте сорока пяти лет.

В первый же час после смерти Комиссаржевской по ее просьбе были сожжены письма из ее шкатулки…

На кончину великой актрисы откликнулся Александр Блок:

Что в ней рыдало? Что боролось?

Чего она ждала от нас?

Не знаем. Умер вешний голос,

Погасли звезды синих глаз…